– Лодский Одаренный – пьянчуга. Поставь в стойло коня этой дамы, а потом приходи к Фиону.

– Я и драться тоже умею, – заверил Мерет. – Я ничего не боюсь.

Сигурни и Лоран пошли в город пешком.

– У него не только зрение слабое, – заметила она, когда Мерет скрылся из глаз.

– Ты слишком строга к нему. Он не простак, хотя умом и не блещет. Просто ему надо все хорошенько обдумать.

Фион Острый Топор принял ее в своем старом, красивом каменном доме под фигурной грифельной кровлей. Фион, Лоран и Мерет, сидя за длинным столом, внимательно слушали рассказ Сигурни о событиях, итогом которых стало сражение при Силфаллене. Когда она закончила, лорд-ловчий, воин могучего сложения с черной, пронизанной серебром бородой, поднял в ее честь кубок.

– Хвала тебе, Сигурни, за спасение людей своего клана. Но я не знаю пока, тот ли ты вождь, о котором говорится в пророчестве. Наши Одаренные говорят, что он должен прийти, но не могут назвать его имени. Я понимаю, что выбора у нас теперь нет – если мы хотим жить, то должны сражаться. Тебе я командовать не доверю, ведь военного опыта, несмотря на силфалленскую победу, у тебя нет. Притом ты женщина, и не пристало тебе вести мужчин в бой. Я говорю это не затем, чтобы унизить тебя. Я восхищаюсь твоим мужеством, но мной руководит здравый смысл. Без мужчин, в конце концов, обойтись можно. Если после войны в клане останется всего десять мужчин, но при этом будут и женщины, он выживет, но если женщин останется лишь десяток – клану конец. Мужчины созданы для охоты и войн, женщины для сбора плодов и деторождения. Так повелось в этом мире. Не вижу, как могут Паллиды признать своим вождем женщину, пусть даже такую, как ты, отважную.

– Твои страхи мне понятны, – кивнула Сигурни, – но я хочу послушать, что скажет Лоран.

– Я, как и все, ждал обещанного вождя, – начал тот, – и был удивлен, когда Гвалчмай назвал твое имя. Мы, конечно, знаем, что в тебе есть кровь Гандарина, который по прямой линии происходит от Железнорукого. Твой сын стал бы наследником трона, но сына у тебя нет, и не было еще такого, чтобы во главе кланов стояла женщина.

– А как же Королева-Колдунья?

– Да, Королева-Колдунья… но ведь ее призвали из-за Врат с помощью волшебства. И она не осталась править нами – ушла в свою страну, когда война была выиграна.

– Не останусь и я, – заверила Сигурни.

– Так или иначе, я не готов вынести решение, – сказал Лоран. – Я вместе с лордом-ловчим воздаю тебе хвалу за победу и осуждаю Фарленов, которые дурно с тобой обошлись, но переходить под твою руку Паллиды пока воздержатся. Прошу тебя не судить нас слишком сурово.

– Нет, Лоран, я тебя не сужу, – проговорила Сигурни, поднимаясь из-за стола. – Ты пришел к Тови и предупредил его о вторжении. Благодаря тебе он отправил к Паллидам достаточно много припасов, чтобы Лода могла перезимовать. Вы дали нам землю, построили нам дома. Я вам благодарна, понимаю вашу тревогу и охотно отказалась бы от роли вождя, но не могу. Теперь я знаю твердо, что в пророчестве сказано именно обо мне – знать бы еще, как убедить Паллидов. Чего вы от меня ждете?

– Хороший вопрос. – Фион тоже встал и перешел к горящему очагу. – Вот только ответа на него я не знаю. Нам нужен знак, Сигурни – а пока занимайся теми воинами, которые у тебя уже есть.

Десять дней спустя Фион приехал к ней в лагерь Лоды.

– Добро пожаловать, – сказала она, когда он вошел, пригнувшись, в низкий бревенчатый сруб, освещенный только жаровней. Чернокожий, сидевший там с Сигурни, вызвал у Фиона легкий испуг. – Это Асмидир, мой генерал и большой мастер военного дела.

Асмидир протянул Фиону руку, и тот, пожав ее, оповестил:

– Нижнесторонние напали на фарленские деревни. Убиты сотни людей, в том числе женщины и дети. Их лорд-ловчий со своими воинами вознамерился отомстить, но их окружили и изрубили на части. Торган ушел, потеряв больше трехсот бойцов. В этом он винит тебя – говорит, что ты наслала проклятие на его клан. А мои собственные разведчики доносят, что теперь нижнесторонние идут на нас. Не минует и пяти дней, как они будут здесь.

– Не дойдут, – уверенно молвила Сигурни. – Ветер пахнет снегом, метели их остановят.

– Пусть так, но что же будет весной?

– Будем надеяться, что к тому времени вы узрите свой знак, – холодно ответила она.

…Сигурни плотнее запахнулась в овчину. К ней прибежала Леди, и она, сняв теплую рукавицу, погладила собаку по голове.

– Скоро пойдем в тепло, девочка.

Леди, слыша ее голос, замотала хвостом по снегу.

Три пешехода достигли подножья горы, и Сигурни теперь ясно видела их. Это были Фелл, Гвин Черноглазый и Бакрис Беззубый. К ней они поднялись, когда стало темнеть. Густой снег повалил снова, засыпав голову и плечи лесничего.

– Ну что? – спросила его Сигурни.

– За твою голову назначили тысячу гиней. А к весне они ждут еще три тысячи войска.

– В Силфаллене был?

– Там камня на камне не оставили, – вздохнул Фелл. – Деревни как не бывало.

– Ладно, пойдем на зимовье. Остальное расскажешь там.

– Кое-что я хочу сказать сразу. – Он стряхнул снег с волос. – В Цитадель приехал чародей с юга, Якута-хан. О нем ходит много историй. Говорят, он способен вызывать демонов.

Сигурни прочла страх в глазах разведчиков и надеялась, что они не увидят того же в ее глазах.

– Я его не боюсь, – вырвалось у нее.

– Прошлой ночью он вдруг явился в пламени нашего костра, – подал голос Гвин. – Скажи ей, Фелл.

– Он велел передать тебе, что он идет. Сказал, что в ту ночь у водопада тебе повезло, но больше он не промахнется. Сказал, что ты его сразу вспомнишь: в прошлый раз он держал в руке сердце твоего отца. Сказал и исчез.

Сигурни отвернулась. Во рту у нее пересохло, сердце бешено колотилось. Вся во власти страха, едва держась на ногах, она ухватилась за дерево.

Демоны угрожали ей снова.

Для Тови наступление зимы стало настоящим кошмаром. Люди Лоды, числом около трех тысяч, расселились в двух долинах, в пяти лагерях. Их всех надо было чем-то кормить. Почти весь скот, угнанный на север после силфалленской битвы, забили на мясо, оставив лишь малое количество племенных животных. Но на одном мясе не проживешь. Беженцам недоставало овощей, недоставало сушеных фруктов. Старые, малые и хворые страдали расстройством кишок. В первый же месяц зимы Лода схоронила одиннадцать стариков, но худшее было еще впереди. Когда молоко у коров иссякнет, начнется подлинный голод. Снег завалил дороги, и даже от одного лагеря до другого трудно стало добраться. Поставленные Паллидами срубы, хотя и крепкие, плоховато держали тепло и топились по-черному.

Жалобы нарастали, моральный дух падал. Молодежь возмущалась Обрином: каждый день он гонял своих новобранцев нещадно, заставляя бегать, лазить по горам, сражаться попарно. Тови попытался втолковать нижнестороннему, что в горах так не заведено, да где там…

Лорд-ловчий поднялся, как всегда, на рассвете. Озябшая жена жалобно застонала, и он укрыл ее своим одеялом. Дети еще спали. Тови разворошил едва тлеющие угли, раздул, добавил растопку. Натянул сапоги, надел теплую рубаху. Приоткрыл дверь, которую завалило ночным снегопадом, протиснулся в щель, отгреб снег руками, закрыл снова.

Навстречу ему из своей хижины вылез Грейм в длинном овчинном тулупе, с топором дровосека.

– Небо ясное, – сказал он. – Сегодня вроде помягче.

– Худшее еще впереди, – пробормотал в ответ Тови.

– Сам знаю, – рявкнул кузнец, – да только незачем видеть всюду только плохое.

Тови покраснел, услышав этот упрек.

– А чему тут радоваться? Назови хоть одну причину, и я тебе джигу спляшу. Три тысячи человек сидят и ждут либо голодной смерти, либо того, что их весной перебьют. Не так, что ли?

– Может, так, а может, и нет. Сам подумай: у нас теперь пятьсот воинов, крепких ребят, горящих гневом и жаждой мести. К весне их будут тысячи, вот тогда и увидим. К чему отчаиваться? Ничего хорошего в этом нет.